6 декабря

В моем детстве в декабре было два официальных праздника - 5 декабря - День Конституции и 31 декабря - Новый год.  Семейных было куда больше. Как-то так получилось, что декабрь был месяц мужской, поскольку дни рождения были у папы, а позже - у мужа и двоюродных братьев. Но начинались семейные торжества с 6 декабря - дня памяти Александра Невского - и именин папиного старшего брата дяди Шуры.
Он жил в коммунальной квартире в Гагаринском переулке на 4 этаже и моими первыми детскими впечатлениями от поездок к нему был лифт в сетчатом тоннеле, гремящий и немножко страшный, и огромный мраморный подоконник, на котором, если позволяли, мы с сестрой помещались вдвоем. Приарбатские коммуналки описаны множество раз, и эта вполне подходила под любое, имеющееся в классических произведениях: и длинный коридор с множеством дверей, и кухня с несколькими столами, шкафчиками и плитками, и страшные с виду ванная и туалет, в котором была знаменитая цепочка с грузом, за которую нужно было тянуть изо всей силы, чтобы вызвать утробное рычание унитаза. И таблички с фамилиями и количеством звонков у входной двери: Строгановы - 3 звонка.
Комната выходила окнами на Гагаринский переулок и казалась мне огромной, главным образом, из-за двух огромных окон, и высоченных пятиметровых потолков.Слева от входа стоял рояль, а справа - буфет с посудой и продуктами. Посередине был обеденный стол со стульями, у левой и правой стены две обычные полутора-спальные кровати, у правого окна письменный стол и на нем лампа с зеленым абажуром, а между окон маленькая тумбочка с мраморной столешницей. Еще в комнате был платяной шкаф с зеркалом и книжные стеллажи в углу позади рояля со специальной лесенкой, чтобы доставать книги с самых верхних рядов, уходящих под потолок. На рояле лежали стопками и ноты и книги, а письменный стол был, как правило, чист, но письменный набор с чернильницами, подставка с карандашами и металлический календарь, который нужно было переворачивать и в окошечке появлялось нужное число, были на нем всегда.
Мы ехали в гости до Кропоткинской, выходили из вагона и поднимались по широкой лестнице прямо к кондитерской палатке! В те годы на станциях метро не торговали чем попало, а уж в вагонах и подавно, поэтому прилавок с конфетами по дороге в гости был маленьким чудом! Мне всегда казалось, и кажется до сих пор, что только там продавали настоящие сливочные тянучки и самые вкусные разноцветные леденцы на вес! Упаковывали все конфеты в кульки из тяжелой рыхлой бумаги серого цвета. Но разве это имело какое-то отношение к вкусу конфет и ощущению праздника!
Праздник общения с дядей Шурой наступил, конечно, не тогда, когда мы учились в начальной школе, а когда я школу закончила. Очень хорошо помню, что однажды в день дядиных именин у нас была лыжная гонка и после нее народ собирался где-то потусить. Но у меня не было даже тени сомнений, я должна была быть у дяди Шуры.
Он был великолепным рассказчиком, озорным и хулиганистым, всегда готовым к авантюрам и приключениям. Когда он рассказывал о своих учениках у него горели глаза и было понятно, что для них он был готов на все!
Когда мы стали собирать сведения о наших дядях и тетях с двоюродными братьями и сестрами, оказалось, что знаем мы о них постыдно мало! Дядя Шура был старшим, рожденным в 19 веке и революция упала на него совершеннолетнего. Он никогда не разделял коммунистических убеждений отца и отстраненно-демократических взглядов дяди Вади. Вроде как, он был социал-революционером и поддерживал Керенского. На моей памяти политических бесед мои дяди никогда не вели.
 Он единственный из всех не имел высшего образования, во всяком случае, диплома о нем. Он знал несколько иностранных языков и, вроде как, во время войны, служил при штабах то ли переводчиком, то ли агитатором. Он пытался писать музыку и даже исполнял свои произведения в эпоху НЭПа с каким-то сверхреволюционным театром. Он играл на фортепиано и у него была масса друзей-музыкантов разного ранга. Во всяком случае, традицию ходить по четвергам в Центральные бани с друзьями-музыкантами он поддерживал всю жизнь. Они музицировали  у него дома - рояль, скрипки и виолончель, и компанию ему составляли музыканты Большого театра.
А еще он делал знаменитые, и гремевшие по всей Москве, музыкальные вечера во французской школе на Арбате, про которые были сделана программа на Всесоюзном радио.
С ним же и Анной Михайловной были связаны эпизоды нашей ухтомской жизни. Однажды я сломала умывальник, который висел на улице возле их домика. Просто так, по глупости пыталась выбить лед, который намерз в нем за зиму, стуча кирпичиком по металлическому стерженьку. Весной, когда дядя Шура приехал на дачу и это обнаружил, он рассказал папе про сломанный умывальник, а пап, естественно спросил не знаем ли мы чего-нибудь об этом нас с сестрой. И я тут же заявила, что сломала его моя подружка-соседка. И тут же об этом забыла.
А когда подружка появилась, то быстро выяснилось, что она вообще этот умывальник в глаза не видела. Пришлось признаваться. Стыдно даже сейчас, когда я об этом пишу.
А Анна Михайловна приобщала нас с сестрой к азартным играм. К домино. Ну, из меня азартного игрока не вышло и иногда, когда Александр Федорович с Анной Михайловной шли расписать пулю к Вадиму Федоровичу с Верой Васильевной я ужасно жалела, что не могу никак в этом поучаствовать, поскольку игра сопровождалась смехом, и я точно знала, что там ну, очень интересно!
А еще он выращивал розы, пил крепкий чай с лимоном, и у него была специальная ложечка, которой он добавлял в чай коньяк.
Короче говоря, дядюшка был чудесный!
Когда в пятом классе мы начале изучать историю, я имела наглость сказать ему, что это скучно. Он даже не возмутился, нет, он изумился и сказал, что история самая великая из всех наук, потому что это память человечества.
Они с женой, Анной Михайловной, были типичной учительской супружеской парой - она - ру

сский язык и литература. Он - история на французском языке.
Она была сдержанной - он язвительным, ироничным и остроумным. У них не было детей, и когда умер отец у моей мамы они просили отдать им тетку Галку, мамину сестру.
На этой довоенной фотографии они со своими собаками - терьерами Гоби и Бекки. Мой папа так рассказывал мне про этих псов, что когда ему подарили беспородного щенка - метиса мальтийской болонки, ну, или мексиканского тушкана - кому что больше нравится, мы с сестрой хором назвали его Гобой. И дядя Шура, когда приезжал в Ухтомку, нещадно дразнил наше лохматое счастье, а тот, понимая, что над ним издеваются, брехал изо всех сил!
А однажды мы всей семьей прокололись!
Когда ему исполнилось 80 лет празднование было грандиозным и поздравить его приходили все именитые выпускники арбатской школы. И дядя,не лишенный нормального человеческого тщеславия, очень хотел, чтобы все мы увидели это. А мы, привыкнув поздравлять его в именины, а не в день рождения, не пришли!
В декабре нас ожидал суровый прием, и истории о том, как праздновали в октябре! Это было ужасно стыдно и обидно...
Почему я вспомнила про это? 6 декабря был  концерте в зале Чайковского, где играли Рахманинова. Концерт был чудесный во всех отношениях, так же как и оркестр и дирижер.
А программа почему-то называлась :"Печальное прощание"
Выяснилось все в самом конце. После окончания программы дирижер повернулся к залу и, сказал, что вечер был посвящен памяти недавно ушедшего Мариса Янсонса, и завершат они его Грустным вальсом Яна Сибелиуса.
Я никогда не слышала этот вальс вместе с дядей Шурой или кем-то еще из нашей строгановской семьи, но все связанное с 6 декабря выплыло из памяти и круг замкнулся.
Тот самый, семейный, над которым бессильны города и годы. И слава богу!