Ангел или демон?

 

На фотографии 1898 года мы видим обычное лицо человека, занятого делом. Ничего особенного в нем нет. Во всяком случае, глядя на него не видишь ни демона, ни сказочную царевну, ни красочную керамику. А между тем, это фото московского периода жизни художника, когда демон уже почти полностью овладел его мыслями и душой. 

Выставка Врубеля в новой Третьяковке занимает три этажа. Пройти ее быстро невозможно. Магия его картин не в канонической красоте или симфонии красок, а в непрерывной работе души, которую он кусками вложил в каждый из своих даже самых маленьких рисунков. Поэтому цепляешься глазом непредсказуемо. Некоторые картины кричат, некоторые завораживают. И в том и другом случае невозможно объяснить свои ощущения. Общий мрачный тон картин, где нет солнечных красок, а свет переливается и блестит всегда по контрасту с тьмой. Где лица статичны, контуры тела никогда тщательно не нарисованы,  а глаза, пусть и огромные и нечеловеческие, всегда грустят. После полутора часов погружения в страдающие глаза хочется не фигурально, а реально выйти на свет. Возможно, это показалось мне от того, что я знала о его несчастном конце в совсем не солидном возрасте. А может из-за того, что выставка, первой картиной в которой выставлена Царевна Лебедь, на самом деле начинается с Демона и заканчивается падшим Ангелом.   Т.е.  беспросветно!

Хотя светлая линия есть. Но там, где он не дает полной воли своей душе, а работает по заказу. Портреты, несколько картин-впечатлений о пребывании в Европе, опыты в скульптуре и керамике. Вот этот самый камин, со сказочными богатырями Микулой Селяниновичем и Вольгой Святославичем (вот с Микулой сказки читала в детстве, а про Вольгу и не знаю толком)

И пишут в анонсах к Врубелевской керамике про яркость красок и образов. А я думаю, да, сказочный камин. Но яркость? Вспомните Гауди, господа.

Но это всего лишь ангельская капля в его демоническом море. Я шла по выставке и думала о судьбе, которую не обойти и не объехать. Врубель жил в удивительное время! Конец 19 века, зарождение целого пласта новых форм и направлений, и его причисляют как раз к тем, кто эти самые новые формы создавал. Он рисовал и красками, и карандашами и углем. Есть потрясающе прозрачные и пронзительные наброски к состоявшимся и неоконченным картинам. Некоторые его картины излучают свет и дышат. Но не сирень Сирень, моя любимая сирень, которую рисовали многие великие. Она олицетворение весны и новой жизни, буйная, ароматная, пышная. Ничего похожего. Врубелевская сирень из заколдованного злой волшебницей леса, где все спит и разбудить их может только чудо. Чудо мастерства художника несомненно, но чем дальше, тем больше  в заколдованный погружается его душа.

Удивительно одарен он был. Практически все за что он брался, у него получалось! Ему многое прощали и друзья, и семья, и просто знакомые. Прощали пьянство и необязательность, мотовство и некий нарциссизм. И всегда находились готовые подставить свое плечо. Достаточно назвать две фамилии Мамонтов и Арцыбашев. А было их много больше! То, что его не всегда признавали официальные художественные круги... Так найдите хотя бы пяток русских художников, которых прямо вот сразу признали и по жизни несли на руках?

Его Богоматерь с младенцем, написанная в Киеве в ходе реставрационных работ в Кирилловской церкви совершенно живая. И безумно грустная. Так же как и скорбен малыш, сидящий на ее руках. Врубель взял для образа Богоматери лицо женщины, в которую был скандально влюблен. Наверное, поэтому оно получилось таким живым. Но грусть младенца? Так же грустен и его двухлетний сын, сидящий в коляске.

Так сложилось общее впечатление от выставки - неизбывная грусть и самокопание. Ему заказывают оформить интерьер в доме Морозова, что называется, на свободную тему. И он выбирает Фауста, Мефистофеля и Маргариту. И создает ярчайший триптих, в котором каждый образ ожившее олицетворение персонажа. До жути. Даже невинная Маргарита. Невозможно работать в кабинете с таким соседством!

Тьма окутывала его разум постепенно, но настойчиво. Его рисунки в клинике, куча набросков пресловутой перламутровой раковины, так и просится слово маниакальные... Почему то просится

И все же, все же, все же....

 Мне кажется, что сидящий Демон, Лермонтовский Демон, которого Врубель пишет в середине жизненного пути, единственный светлый образ в его творчестве. Хоть и Демон. Он мучается, ошибается, страдает и принимает жизнь такой, какая она есть. Он, а вовсе не волшебная Царевна Лебедь, которая в любой момент перекинется птицей, и улетит куда захочет, потому что не может без света. И Демон, сидящий, еще не знает, что его автора поглотит тьма, как того и заслуживает истинный Демон?